Расстройство пищевого поведения. Анорексия.
С психоаналитической точки зрения взаимодействие человека с едой приравнивается к взаимодействию с объектом. Еда становится партнером для отношений. Вот почему так часто при анорексии и других расстройствах нет места близким отношениям с людьми.
Часто на сознательном уровне отказ от отношений звучит как «я недостаточно хорош/красив/строен». Но в основе, можно предположить, лежит именно нежелание отказаться от «удобных», а точнее жизненно необходимых отношений с едой. Почему же они удобные? Потому что при каждом из расстройств мы проводим с едой спасительные манипуляции, в которых находим успокоение, возможность контролировать ситуацию, управлять дистанцией с обьектом или даже выражать агрессию. Так, разрушая тело, атакуя его, мы, вероятно, пытаемся сохранить свое «я» при анорексии или получить разрядку в изнеможении, например, при булимии.
Если еда – это объект, то какой? Что такое пища в символическом плане? Первое самое большое удовольствие, доступное человеку, – это еда, а точнее молоко, ещё точнее материнское молоко. В первые месяцы жизни младенец ещё неидентифицирует мать как отдельного от себя человека и даже, вероятно, приравнивает её к груди. То есть младенец считает: «Я = грудь. Я всемогущ: когда я пожелаю, грудь появится передо мной, я создаю грудь». Если уход и заботу о ребёнке осуществляет достаточно хороший первичный объект, взрослый («достаточно хорошая мать» по Д.В. Винникот), то ребёнок свой возникающий дискомфорт проецирует на этого взрослого, а тот в свою очередь удовлетворяет потребности младенца, снимая возбуждение и доставляя удовольствие. Потребности ребёнка далеко не только физиологические. Глубокий эмоциональный контакт, который происходит у взрослого с младенцем во время ухода и кормления, на всю жизнь формирует ощущение безопасности, доверия и возможность любить. Но что если младенец не может положиться на взрослого? В таком случае ему безопаснее будет вовсе не надеяться на помощь и пытаться справится со своим возбуждением/дискомфортом самому. (Под возбуждением понимаю телесное, так как в психики младенца пока нет представлений о чувствах и желаниях, младенец ещё не знает, что он голоден или что ему недостает внимания – у него эти ощущения в теле, до тех пор, пока мама не назовет их).
По данным исследований оставленных детей, (П. Р. Шпиц «Психоанализ раннего детского возраста») младенцам, надолго оставленным после ухода и кормления, безопаснее отказаться от контакта вовсе, активно демонстрируя напряжение и дискомфорт во время приближения к ним кого-либо из взрослых. Негативные цефалогирические движения (вращение головой в разные стороны) как регресс к дообъектному функционированию (поисковой физиологической системе) становятся самоуспокпиваюшим поведением снимающим напряжение у ребёнка, вызванное приближением объекта. Можно подумать, что подобно тому, как такие движения младенца, защищают его состояния одиночного покоя от объектных отношений, в силу отсутствия у него жизненной энергии на взаимодействия, отказ от еды (от объекта) как раз вводит в подобное состояние при анорексии.
Но даже если мать рядом и формально выполняет свои функции, её молоко может быть «отравлено», например, если она кормит машинально, или с ненавистью, или не смотрит на младенца во время кормления, или, наоборот, привносит своё сексуальное возбуждение, пытаясь наслаждаться им, тем самым перевозбуждая ребёнка (даже не имею ввиду извращения, достаточно все мечты и смыслы проецировать на ребёнка). Жестокое, непоследовательное, холодное или наоборот слишком «горячее», интрузивное отношения матери к ребёнку, может заставить «отказаться» от молока такой матери, то есть отказаться от такой груди, от такой матери для того, чтобы защитить себя. Подобно тому, как защищая свое «я», ребёнок, во время кормления на более поздних стадиях развития может отвергать ложку с едой, отвергая тем самым плохие аспекты себя, спроецированные на мать, свои агрессивные импульсы в случае, если мать «плоская» эмоционально, недоступная, не способная переработать агрессивные импульсы ребёнка.(Отбрасывающий контейнер (Ст. Бриггс)). Анорексию можно воспринимать, как «отказ» от объектных отношений и как агрессию и ненависть к матери, провозглашение инфантильного всемогущества не как влечение к жизни: я захотел (где я=мать) – я получил, а как влечение к смерти: я захотел – я фрустрирован (я=плохая мать), тогда я убью мать. Это попытка убить в себе мать, плохую мать, помещенную внутрь, где её место в теле и, где я спасаю свое «селф», убивая тело. Ведь фантазия о смерти – это фантазия о том, что «я» наконец спасётся, освободится от всего плохого и заживёт в слиянии с идеальной, нежной, десексуализированной всемогущей матерью. В России девушки, страдающие анорексией, называют себя «бабочки». Нежно. Не так ли? Через тело же уничтожаются все женские идентификации с матерью, идея не быть похожей на мать, не быть женщиной. Идея медленной смерти для возвращения в первозданный рай – материнскую утробу. Независимость, контроль, игнорирование потребностей тела, не чувствование их, стремление к недостижимому идеалу, присущие анорексии – это всё следствия ненапитанности первичного нарциссизма, сломанного в отношениях мать-дитя.
Анорексия встречается чаще у женщин, на мой взгляд, по причине как раз сложности разделения в диаде мать-дочь. Путаница в бессознательном, где заканчивается моё тело и начинается материнское. Отношения, где дочь чаще всего чувствует себя материнским нарциссическим «провалом».
Но и ненависть имеет свою оборотную сторону. На мой взгляд, первичный мазохизм, присущий больше женщинам, особенности фантазий относительно мучительной смерти, смерти как возлюбленного и прочие фантазии о позитивных аспектах смерти, отсылают меня именно к тому, что анорексия – это очередное «желание смерти, как парадоксальной попытки младенца защитится от насильственной смерти исходящей от матери.
Ребенок отвергаемый враждебной (или отсутствующей, что для младенца одно и тоже) матерью, убеждён, что ему не стоит существовать, так как мать хочет его смерти. Своей смертью он надеется успокоить её и приобрести её расположение.
Представление о том, что потребность в любви может быть удовлетворена только через смерть, особенно устойчиво в сознании женщин. Материнская любовь – это награда смерти.» Джозеф С. Рейнгольд «Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти»
